Глава 5
Еремка скакал во весь опор на заимку. Атаман забыл самогон. Еремка сам ему напомнил о нем. Очень нужно ему было вернуться на заимку, и он нашел, как получить разрешение.
- Степан Васильевич, - кричал он в ухо атамана. - Самогон забыли. Мороз сегодня. Перемрут раненые без самогона.
- Боя еще не было, а ты раненых считаешь? - отвечал, прижимаясь к гриве лошади, атаман.
- Сам говорил, что самогон всегда с собой должен быть, - не сдавался Еремка.
- Ладно, скачи обратно и, чтоб мухой догнал. Или испугался? - рассмеялся атаман.
- Да я! - Еремка чуть не задохнулся от возмущения.
- Верю, верю, - примиряюще, крикнул атаман, - Дуй и чтоб мигом!
Его лошадь рванулась вперед, и он оказался впереди колоны.
- За мной!
Еремка же, подняв лошадь на дыбы, развернулся в обратную сторону.
Темнота стала понемногу отступать и вскоре, черным силуэтом, стал виден лесной дом атамана. Подъехав к высокому крыльцу, он легко спрыгнул с лошади и набросил вожжи на перила. В дом Еремка не пошел. Оглядевшись вокруг, он ступил на тропинку, ведущую к бане. Несколько шагов, и он, оступившись, провалился почти по пояс.
- «Черт», - выругался Еремей и опять огляделся по сторонам. Но на заимке было все тихо. Только верхушки кедрового леса легко позвякивали своими обледенелыми ветками от морозного дуновения ветерка, который был настолько слаб, что на земле его движение совершенно не ощущалось.
Еремка выбрался на тропинку, снял валенки, вытряхнул снег из них. Обулся и осторожно стал двигаться, нащупывая наст. Неожиданно раскрылись тучи, и все осветилось светом. Он побежал по тропинке к бане. Обогнув ее между поленницей дров и стеной, легко забрался на чердак по добротной лестнице. Открыл небольшую дверку, и в лицо пахнуло влажным теплом и сеном. Оставив винтовку, справа от дверок, Еремка на четвереньках пополз к трубе. Низкая крыша не давала распрямиться. Полы полушубка мешали ползти. Он то и дело вырывал их из-под своих коленей. Светлые волнистые волосы выбились из-под шапки. На лбу появилась испарина. Под крышей бани было довольно тепло.
- Эй…, - тихо позвал Еремей, - ты где?
Никто не отозвался.
- Что молчишь? Я это.
За трубой послышался шорох, и тихий голос девушки ответил:
Я здесь…
Ее едва было видно в свете лунного света, пробивающегося сквозь редкие щели крыши.
- Окоченела? - Еремка вплотную придвинулся к девушке.
- Нет. Здесь тепло. Я тулуп нашла.
- Это я его сюда забросил. От гнева Лешего спасаться, - и он засмеялся и еще ближе придвинулся к ней. Надежда на спасение, появившаяся у девушки, когда Еремка засмеялся коротко, но легко и заразительно, тут же исчезла, когда он вплотную придвинулся к ней. Она попыталась слабым движением рук, отодвинуться от него, но он крепко сжал ее запястья.
- Не толкайся. Я же тебе ничего плохого не сделал. На тебе еще есть что-нибудь кроме тулупа? - спросил Еремей, и, не дожидаясь ответа, сунул свою холодную руку ей за пазуху.
Девушка взвизгнула от стыда и холодной ладони. А Еремку захлестнула горячая волна, прошедшая по всему телу. Он почувствовал в своей ладони упругую девичью грудь и твердые соски. Одновременно с женщиной они отскочили друг от друга в разные стороны. Еремка вмиг взмок. Его рубашка прилипла к телу. Лицо и руки горели, как у больного. Дыхание перехватило, и резкая томящая боль пронзила низ живота. Он заговорил быстро и бессвязно, какие-то нелепые слова без начала и окончаний. Это больше походило на бред сумасшедшего. Он снова потянулся к девушке. Перепуганная женщина пыталась, упираясь ногами в скользкое сено, как можно дальше отодвинуться от него. Еремей наклонился, схватил полы полушубка девушки и резко дернул на себя, так, что он лицом к лицу оказался с ней. Еремка не глядел на девушку. Ему надо было только еще раз ощутить эту сладкую боль, которую он почувствовал, когда дотронулся до ее горячего тела, но девушка стала яростно сопротивляться. Она уперлась в грудь парня, не давая прижать ему ее своим телом. Еремка больно сжал груди девушки. Она вскрикнула, и руки ее ослабели. Неистовыми поцелуями покрыл Еремей тело девушки. Он так прижимал ее к себе, что у девушки перехватывало дыхание. Любое ее сопротивление он останавливал резким движением своего тела, вскрикивая при этом от переполнявших его чувств.
Силы кончились, и Еремка упал рядом с девушкой лицом вниз. Наступила тишина. Девушка молча лежала без движений. Через минуту она услышала спокойное, легкое посапывание. «Господи, он уснул», - подумала она с надеждой. Как можно тише, девушка освободилась от тулупа, часть которого была прижата мужчиной, и осторожно поползла к выходу. У дверок ее рука легла на ствол винтовки. Она крепко ухватилась за нее, и, прижав к голому телу, стала спускаться по лестницы вниз. Морозный воздух перехватил дыхание. Собрав все силы, и крепко сжав зубы, она побежала голыми ногами по снегу в баню. Минуты две ее окоченевшее тело билось в ознобе, не чувствуя горячего парного воздуха. Наконец, успокоившись, девушка стала быстро натягивать на себя свои вещи. Забросив винтовку за плечо, вышла. На чердаке было тихо. «Надо разыскать свою подводу. Пешком по морозу отсюда не выбраться», - подумала она, и направилась к овину, стоявшему рядом с домом. Лошадь она увидела сразу, как только приоткрыла дверь. Ее не удосужились даже распрячь. Только сани отцепили и бросили за домом. Девушка отбросила жерди, освобождая дорогу лошади, и взяв ее за уздцы, повела к выходу. В просвете дверей показался силуэт человека и грозный голос приказал:
- Стоять! Лошадь на место.
Ноги приросли к полу. Девушка не могла сдвинуться с места. Человек с грозным голосом стал подходить ближе. В его руках угадывалось оружие. Лошадь нетерпеливо перебирала ногами и дергала уздечку из рук девушки. Она же, не зная, где искать защиты, стала медленно заползать под брюхо лошади, пока не очутилась с другой стороны. Она еще раз вздрогнула от грозного «Стоять!» и следом услышала, чмокающий удар и звук падающего тела. Девушка не разу за это время не вспомнила, что у нее за спиной винтовка.
Она почувствовала, что ее осевшее тело, кто-то пытается приподнять за подмышки.
- Да вставай же ты, погибель моя, - тряся девушку за плечи, приговаривал Еремей. - Мне уже и так не жить, что самогон на станцию не привез. А теперь вовсе сторожа убил. Вставай, говорю! Или сам сейчас пристрелю тебя!
Девушка, наконец, овладела собой и встала на ноги. Еремка снял с нее винтовку и закинул за свое плечо.
- Выходи!
- Нет! Ты убьешь меня! - крикнула девушка.
- Вот дура! Бил бы я сторожа по голове, если б тебя убить хотел. Выходи, говорю, время нет. Убираться надо, пока Леший не вернулся.
Он дернул девушку за рукав и подтолкнул к выходу. На ватных ногах она вышла на морозный воздух. Еремей, молча подвел лошадь к саням. Примерзшие полозья не сразу сдвинулись с места. Немного прогнав лошадь, проверил все ли в порядке, и махнул девушке рукой.
- Быстрее!
Она, торопясь, залезла в сани. Еремка, развернув лошадь в обратную сторону от станции в лес, хлестнул ее по крутым бокам и сам на ходу запрыгнул и завалился рядом с девушкой.
Застоявшаяся лошадь бежала легко и споро по снежному насту. Лес почти сходился над санной дорогой. Объездной путь к станции был верст на пять длиннее, но Еремка знал, что это единственный путь, который давал возможность не встретиться с Лешим. Отъехав достаточно далеко от заимки, он оглянулся на притихшую женщину. Она, сжавшись от холода, уткнулась в высокий ворот полушубка и только большие, покрытые инеем ресницы, почти закрывали глаза девушки, уберегая их от колючего ветра. Напряжение спало, и Еремка спросил:
- Ты кто такая?
- Что? - не поняла девушка.
- Зовут как?
- А…, - протянула она, - Дарья. Дарья Гончарова. Из Заречного.
- Что, дочка барина?
- Нет. Племянница.
- А что он тебя здесь оставил. Сам то убег.
- Я замуж вышла. От мужа куда убежишь.
Девушка, немного успокоилась и говорила о себе с легкой грустью.
- Ба…, А что ж он тебя, на ночь глядя, одну из дома отправил.
- Не он. Свекор. Муж давно в Германскую сгинул. Свекор болеет. Вот и отослал меня поросенка продать. А тут Леший со своими головорезами. - Девушка поперхнулась, вспомнив, что с одним из этих головорезов она сейчас едет неизвестно куда и замолчала.
- Чего замолчала? - спросил Еремка, - не бойся, сам знаю, что головорез Леший. Я к нему больше не вернусь. Потому как убьет он меня за мои выходки. Нет мне к нему теперь дороги. Но…, лошадка. Прокати нас, может в последний раз. Рассказывай дале, - повернулся он снова к девушке.
- Дальше ты и сам знаешь. Отобрал Леший мясо. Нажарили, нажрались и ему в баню захотелось и меня с собой притащил за ворот. Я упиралась, так он так мне треснул, что только на полке и очнулась. Потом, спасибо богу, его родня пришла.
- А мне спасибо сказать не хочешь? - хохотнул Еремка.
- Тебе за что?
- Что не застрелил хотя бы.
- А потом что сделал? - голос девушки изменился и стал злым и обиженным.
- Не сердись. Не в моей воле было совладать с собой. Я тебя в бане, как только увидел, в глазах помутилось. Красота такая. Глаза большие, зеленые, страх как испуганные. И такая вся тоненькая и справненькая. И волосы твои распущенные, ниже пояса, прикрывшие тело. Я сразу решил, что тебя не выдам. Как можно такую красоту убить? Решил, убегу от Лешего вместе с тобой. Еще не знал, как смогу это сделать. Может быть, и атамана бы убил. Хотя после этого не убежать бы нам было. Да и сейчас, вернутся на заимку, разберутся, сторожа расспросят, если не скроемся где-нибудь, побьют нас с тобой.
- А ты как у атамана оказался? Я что-то не припомню тебя. Кто ты, из какой деревни?
- Я не из деревни. Я из Калуги. До Москвы рукой подать. Родню побили. Дядька родной на Дону воюет, но туда не добраться. Другого дядьку в Сибирь сослали. Давно уже. Деревню здесь обосновал. Я к нему решил добраться. Леший на поезд напал. Меня ранило. Он подобрал меня. Не знаю, чем я ему приглянулся. Выходили они меня. На кухне работать определили. Не брали на свои вылазки. Потом я узнал, что в поместье управляющего убили. Идти стало не куда. Лешему сказал, что Еремкой меня зовут.
- А как тебя зовут? - спросила девушка.
- А так и зови. Еремка я. Вот и познакомились. Теперь думать надо, как выжить. Есть на этот счет какие-нибудь соображения? - спросил он.
- Если бы могли, как-то объехать станцию и попасть на ледовую дорогу, то там до Заречного не далеко. Я могла бы тебя укрыть у себя в доме. Свекор давно хотел работника нанять. Только мне теперь и домой нельзя. Как я ему объясню, где деньги от продажи мяса.
- Деньги? О деньгах не беспокойся. У меня есть. - Еремка залез за пазуху, достал стопку денег и передал их Дарьи. - Возьми сколько надо.
Дарья сбросила рукавицы, отвернулась от встречного ветра и быстро, при свете яркой луны, отсчитала нужную сумму.
- Вот возьми остальные, - протянула она оставшуюся стопку денег Еремею. - Откуда у тебя их столько?
- Неужели не знаешь, чем банда промышляла? К чему такие вопросы задаешь? Лишний раз укорить меня хочешь? Не старайся. Лучше тебя знаю, чего стою.
- Я не хотела тебя обижать. Извини.
- Ладно, забыли все. Давай думать, как живыми остаться.
- Если до дома доберемся, выживем, - сказала уверенно Дарья.
- Сегодня. А завтра атаман про нас узнает и конец.
- Не узнает. Он меня ночью видел. Имя не спрашивал. Пьян был, ему не до этого было. Остальных ко мне близко не подпустил. Мимо его родственников ты меня укрытой провел. Не знает он кто я. Тебя переоденем в работную одежду. А лошади они все в этих местах одинаковые. Все равно у нас другого выхода нет.
- Тогда погнали, - крикнул Еремка и хлестнул лошадь. Колючий ветер заставил прикрыть глаза. - Скоро переезд! Нам повезет, если там никого не будет.
- Я молюсь, - тихо сказала Дарья.
Лес кончился. Лошадь перешла на шаг. Перед глазами, едва различимо, вырисовывалась железнодорожная насыпь.
- Приехали. Вылазь. Через рельсы сани тащить придется.
Напрягая силы, и беспрестанно понукая лошадь, они перетащили сани на другую сторону железнодорожных путей. Через несколько метров снова начинался лес, который мог укрыть их от посторонних взглядов. Луна на небе светила так, что стало видно, как под брюхом лошади отвисают и позванивают сосульки. Еремей и Дарья, стоя рядом, взглянули друг на друга долгим, испытующем взглядом, и будто решив для себя какую-то сложную задачу, кивнули. Молча сели в сани.
- Но…, родная, теперь на ледовую.
Объезжая станцию по лесу, Еремей заметил, что нет выстрелов, но завернуть к ней и посмотреть, что там происходит, не решился. Спустя несколько минут появилась ледовая дорога. Теперь уже до цели оставалось километров десять. Лошадь бежала по краю дороги, где меньше всего скользили их ноги. Можно было перевести дух. Дарья, после больших переживаний, задремала.
Она проснулась оттого, что стояла лошадь, и чей-то голос беспрестанно звал: «Егор Савельевич, Егор Савельевич…». Девушка подскочила и стала оглядываться. На обочине дороги, на коленях стоял Еремей и тряс какого-то лежащего мужчину. Он наклонился над лежащим человеком, и, как заклинание, повторял: «Егор Савельевич, Егор Савельевич…». Дарья выпрыгнула из саней и подбежала к Еремею.
- Кто это? - спросила она.
Еремей поднял голову и взглянул на Дарью. По его щекам текли слезы.
- Ты что, мертвых не видел? - спросила она удивленно.
- Он не мертвый. Живой. Но мы не сможем его в такой мороз довести до твоей деревни.
- Чего гадать. Давай в сани его скорее. А там, как получиться.
С трудом они уложили тяжелое тело мужчины на сани, и Еремей, стоя на коленях, погнал лошадь по дороге, не давая ей передохнуть.
- Загонишь лошадь. Остынь маленько, - крикнула сквозь поток ветра Дарья, засыпая сеном и закидывая лежащего мужчину всем, что попадалось под руку. Она стянула с себя шерстяную юбку, и накрыла ей лицо лежащего, как шатром. На его руки натянула свои собачьи рукавицы и села так, чтобы оградить его от ветра. Еремей не оглядывался, чтобы не показать своей слабости перед девушкой. Дарья не понимала, чего так сокрушается парень о не знакомом человеке. Все уже очерствели от постоянных боев и смертей. Только о близких душа болела.
И все таки теплом обдало сердце от увиденного. Не ожидала она от этого парня, после всего, что случилось, такого участия к постороннему человеку.
В домах уже засветили лампы, когда они въехали в деревню и завернули к крайнему дому. Дарья, соскочив с саней, быстро отворила ворота. Сани остановили у крыльца. Ворота тут же закрыли на засов, чтобы не было посторонних глаз. Выбиваясь из сил, потащили мужчину в дом.
Дашин свекор поднялся рано, невестка должна приехать только к вечеру. Управляться со скотиной придется самому. Он давно уже затопил печь и приготовил пойло для коровы. Только вот выйти все не решался на улицу, на мороз из теплого дома. Услышав, как въезжает во двор повозка, стал толкать свои больные ноги в заскорузлые валенки. Но в сенях уже возились, и он открыл дверь. В дом занесли человека и положили прямо на пол у ног свекра.
- Кто это, Дарья?
- Тихо, батя. Все потом. Его спасать надо. Помоги.
- Батя, скажи, куда его можно положить? - спросил Еремей, обращаясь к старику так же, как только что обратилась к нему Дарья.
- Какой я тебе батя? - огрызнулся свекор, - тоже мне сынок нашелся. Федор Михайлович я. Раздевайте, да за печь кладите. Да что вы его так кладете, - рассердился старик. - Дашка брысь управляться.
Даша, на грозный окрик свекра, отскочила от лежанки.
- Ему помочь надо, - робко сказала она.
- Без тебя управимся. Управляться иди. Хозяйство не поено, не кормлено. Иди, говорю, с глаз моих.
Даша, схватив ведра, выскочила за двери.
- Давай, милок, раздеть его надо до голого. Растирать будем. Вот жир тебе гусиный. Натирай всего. Я пока настой заварю. Когда отходить начнет, больно ему сильно будет. Сердце может не выдержать. Так ты его вот этими тряпками укрывай. В воде холодной смачивай и укрывай. Чем быстрее будешь тряпки менять, тем ему легче будет. А как ломота пройдет, снова натирай жиром. У меня этого добра много. Не жалей. - Федор Михайлович бросил застиранные тряпки на голое тело и пошел колдовать над травами.
Еремей, переворачивая мужчину с бока на бок, покрывал его тело маслом. Растирая побелевшие пальцы, он боялся, чтобы не слезла кожа. Шепотом, едва слышно, он звал: «Егор Савельевич, Егор Савельевич…».
- Ты что, молитву читаешь? - спросил Федор Михайлович, — это хорошо. С молитвой лучше получается. Я завсегда лечу с молитвой.
Из-за печи послышался легкий вздох и стон. Старик поставил свои чашки с настоями и стал показывать, как теперь обтирать, и укрывать тело холодными, мокрыми тряпками. Стоны становились все громче. И все быстрее менялись холодные тряпки.
- Не успеваем, - сказал Федор Михайлович, - давай лей на тряпки холодную воду. Нет, дай я сам. А ты за водой на колодец. Снег не успеем стопить.
- Где это?
- У Дарьи во дворе спроси. Она покажет. Быстрее давай.
Еремка схватив два ведра с лавки, бросился на улицу. Он чуть не сбил, возвращающуюся Дашу с ног.
- Куда ты, - испугалась Она, - с ума сошел? Люди же увидят.
- Егор Савельевич умирает. Вода нужна холодная.
- Дай, я быстро сама схожу, - девушка выхватила ведра и побежала к колодцу. Умелыми движениями она набрала воды и, пытаясь не расплескать, быстрыми шагами засеменила к дому. Еремей подхватил ведра и поставил их рядом с лежанкой. Зачерпнул ковшиком и хотел полить на тело раненого. Федор Михайлович, вырвал у него ковшик из рук.
- Заставь дурака богу молиться - лоб расшибет. Ковш кипятка с печки в ведро вылей. Я же сказал холодной, а не студеной. Он от студеной совсем скончается.
Стоны стали сильнее. Еремею хотелось заткнуть уши. А Федор Михайлович, удовлетворенно сказал: « Теперь жить будет. Раз боль почувствовал, значит ожил. Щас поплачет чуток, и мы его чаем напоим».
Спокойный голос старика, немного успокоил и Еремея. Он погладил по голове Егора Савельевича и увидел на руке кровь. Запекшаяся кровь на виске размылась от воды и стала стекать на лежанку.
- Он ранен, - снова забеспокоился Еремей.
- Щас посмотрим. Кто он тебе, что ты так печешься. Или сдать властям хочешь. Такой чин в плен взять, не каждому удается. Большое спасибо скажут тебе власти. А там може наградят, а може расстреляют. Это как ты комиссару понравишься.
- Что Вы говорите! Это мой дядя родной.
- Да…, - протянул старик, - но это еще хуже. Вас обоих расстреляют.
- Если сдашь!
- А нам по-другому нельзя. Сами пострадаем.
На глаза Еремея нашел туман. Он замахнулся ковшом на старика. Но Дарья, слышавшая весь разговор, с визгом бросилась на парня, так, что он не удержался и упал, больно ударившись головой о печь.
- С ума вы все посходили, что ли. Человека спасать надо, а они развели антимонию. Не слушай его Еремей. Никому он ничего не расскажет. А ты, батя, ничего не знаешь, так помолчи. Он меня из пекла вытащил. Если бы не он, лежала бы я уже мертвая в лесу.
- Ладно, чего остановились? Поливайте. Пойду настойки доделывать. Дашка?
Где у нас листья медуницы. Голову перебинтовать надо.
- У иконки висят.
Запарив листья медуницы. Старик через десять минут легко отжал их и разложил на холщовой тряпке. Закрыл разложенные листья краями материи и, осторожно приподняв голову, повязал повязку на рану.
- Кровь остановит и заразу уберет, - ответил он на вопросительный взгляд Еремея. Дарья, перехватив взгляд, сказала:
- Не бойся, батя всю деревню лечит.
- Вот то-то и оно, что всю деревню лечу. Как тут от людских глаз спрячешься. Две комнаты и все на виду. Донесут властям, что делать будем?
- Батя, давай человека спасем, потом думать будем.
У Егора Савельевича начались судороги. Он пытался слабыми руками растереть отходившие от холода места на теле, но не дотягивался и только громко стонал. Вода закончилась и Еремка, схватив ведра, вновь бросился к дверям.
- Стоять! - рявкнул дед, и тут же увидел, как онемел у дверей Еремка, продолжил уже спокойно. - Сядь. Не надо больше воды. Теперь натирай снова салом гусиным. Легко три, чтобы кожа не слезла.
Тело Егора Савельевича стало трястись от холода. Дед, посмотрев, как подбрасывает мужчину на лежанке, удовлетворенно кивнул головой. Теперь укрывайте его потеплее, и настойку дайте.
- А, может самогон есть? - робко спросил Еремей, помня, что в банде от всех болезней самогоном лечились.
- Самогон есть, да время еще не пришло для самогона. Настой вливайте по ложечке. Да голову держите, а то захлебнется.
До самого вечера, сменяя друг друга, не отходили от Егора Савельевича Еремей с Дашей. Старик заваривал то одни травы, то другие и заставлял вливать больному понемногу в рот. Несколько раз менял повязки на голове раненого. Когда больной в первый раз взглянул на ходивших вокруг него людей осознанно, лица их озарились гордостью.
Еремей наклонился над пришедшим в себя раненым и тихо сказал:
- Егор Савельевич, Вы узнаете меня?
- Саша?
- Да.
- Как ты здесь оказался?
- Потом, Егор Савельевич, сейчас у Вас мало сил. Я так рад, что Вы очнулись. Я так боялся. Мы не давали вам уснуть. Теперь, наверное, можно. Еремка поглядел на Федора Михайловича.
- Теперь можно. Но сначала тащи Дарья самогон.
Даша достала из валенка, под лавкой бутылку мутной жидкости и протянула свекру. Он отлил из нее полстакана и велел поставить на место.
- Ну вот, - сказал старик, подходя со стаканом к Егору Савельевичу, - выпьешь сейчас, закусишь шкварочкой и спать. А там, утро вечера мудренее.
Он приподнял голову больного, и осторожно стал вливать самогон, дожидаясь, пока тот проглотит очередную порцию. Опорожнив стакан, он положил на язык больного маленький кусочек черного хлеба, поверх которого лежал такой же маленький кусочек выжаренного сала.
- Вот и хватит на сегодня. Теперь надо спать. А вы идите вечерить. За весь день не было время поесть.
В полном молчании проходил ужин. Шторы на окнах были плотно завешены. Хлеб, картошка, жареное сало запивали вкусным смородиновым чаем с молоком. Глаза закрывались сами собой и рот переставал жевать пищу, настолько усталость брала свое. Федор Михайлович отнес лавку, стоящую у дверей, в комнату невестки и бросил на нее два полушубка.
- Спать там будешь, - указал он Еремею на дальнюю комнату, - и я там лягу. А ты, - обратился он к Дарьи, - ложись на мою постель. Кто придет, не так чужих видно будет. А на кухню-то шторку задерни и за печью тоже.
Лампу затушили, и в доме наступила тишина. Даже раненый перестал стонать, видно самогон сделал свое дело, и подействовал на больного и как обезболивающее и как снотворное. Даша, едва ее голова коснулась подушки, засопела легко и спокойно. Еремей, укладываясь на жесткой скамейке, подумал, что он так устал, что, вряд ли уснет. Но это все, о чем он успел подумать. Как в омут провалилось его сознание. Только Федор Михайлович, понимая всю сложность ситуации, никак не мог заснуть. Он никак не мог понять, где невестка подцепила этих опасных людей и зачем привезла в дом. Расспросить же ее времени не было. Весь день они пытались вытащить генерала с того света. А что этот раненый был генерал, Федор Михайлович понял сразу. Служил когда-то по молодости у такого же.