Глава 14

Был поздний вечер, когда, Митрич, Митрухин Иван Дмитриевич, подъехал к Томску. В окнах домов почти не было света. Улицы были темными и чужими. Въезжать в центр города было опасно. Митрич, натянул вожжи и завернул лошадь вдоль железной дороги. Вдали, над небольшой деревянной станцией, горел фонарь, на свет этого фонаря он и направился. Под ногой лежала винтовка, карманы оттягивали, так греющие душу, два золотых слитка, и до станции оставалось метров сто. Ярко сверкали звезды на зимнем небе. Ослабевший мороз перестал жечь щеки. Легкая поступь лошади и монотонное поскрипывание полозьев, клонили ко сну. Превозмогая сон, Дергачев остановил лошадь и встал онемевшими ногами на снег. Он оглядывался по сторонам, подыскивая место, куда можно было запрятать на время свои сокровища. Так ничего и не высмотрев, он, отойдя на несколько шагов от санной дороги, сунул поглубже в снег свою винтовку. Пятясь, рукавицами замел следы. Отряхнул руки, огляделся. Тишина. Бросить золото в снег, оказалось делом непосильным. Митрич несколько раз замахивался, но так и не смог выпустить из руки ласкающий кирпичик. Он был уже совсем близко от станции, когда увидел старую, разваленную уборную. «Вряд ли ей еще пользуются, - подумал Митрухин». Он обошел ее вокруг, потом отковырял дырку под порожком, и сунул туда свое опасное богатство. Только теперь Митрухин почувствовал легкость. Хотя он помнил наказ Степана Дергачева, что в город нужно придти налегке, чтобы не вызвать вопросов у любопытных, расстаться он с лошадью не мог. «Скажу, что встретил по дороге. Хозяина не дождался и привел ее в город, чтобы сдать властям», - решил Митрич. По мере приближения к станции, на перроне стали вырисовываться фигуры. Несколько солдат стояли неподвижно, опершись о винтовки. Заслышав скрип полозьев, они разом обернулись и уже не сводили глаз с повозки, пока та не приблизилась к ним.

Митрич вылез из саней, потопал озябшими ногами, похлопал себя собачьими рукавицами по бокам и поздоровался:

- Здорово, служилые! Обогреться не пустите?

- А ты кто такой? От куда? Документы есть.

- Да, он протянул им желтый листок.

- Так. Как сюда занесло? – спросил невысокий солдат.

- На заработки иду, в деревне совсем голод. Да вы б меня сначала хоть погреться пустили, потом бы уж и спрашивали.

- Обыщи его, - сказал тот же солдат своему соседу. Тот, быстро облапал все тело Митрича, и отошел.

- Ничего нет, - сказал он.

- Сани тоже осмотрите.

В санях нашли чугунок с кашей. Митрич так и не решился поесть в дороге. Сейчас он сожалел об этом, увидя, как оживились солдаты.

- Заходи, - указали ему на двери. Митрухин прошел в зал, где были расставлены несколько скамеек и сел на ту, что была поближе к дверям. Большой чугунок с кашей был поставлен на скамью напротив. И солдаты, сгрудившись вокруг этого чугунка, стали выжидающе посматривать на Митрухина. Наконец, он спохватился, и чуть приподнявшись, замахал обеими руками и заговорил:

- Мужики, а вы ешьте – ешьте. И я с вами. А то тоже живот к спине прирос. Он достал из валенка ложку.

Солдаты не заставили себя долго ждать. К ним присоединился командир. Скоро ложки заскребли о дно и Митрич дипломатично снова сел на свое место. Но каша сделала свое дело. На Митрича стали посматривать с улыбкой, а потом и вовсе, как-то сам по себе завязался общий разговор. К рассвету он имел уже друга в роли сотрудника милиции, командира отряда, Нилидова Николая Сергеевича, которому он поведал, как добирался до Томска и как на дороге нашел лошадь. «Вот так, - думал Митрухин, - думал, что золото поможет устроиться, а помогла каша». Благодаря новому знакомству, Митрухин был принят в штат конной милиции, по охране города. Ему выдели комнату в четырех комнатной квартире, некогда принадлежавшей одному хозяину, мелкому купцу Асташеву. Лошадь его также поставили на довольствие и определили место в милицейской конюшне. Митрухин не мог надивиться переменам в своей судьбе. Он бежал от власти большевиков из своей деревни, а здесь в Томске, он сам эта власть.

В первое дежурство проезжая по снежным улицам он старался запомнить их как можно лучше. Он хотел быть хорошим работником. Не подвести Нилидова, поручившегося за него. Грудь его распирало от восторга и власти свалившейся, так невзначай. Очень хотелось крикнуть во все горло – о-го-го. И он крикнул. Спустившись к небольшой замерзшей речке Ушайке, он выправил лошадь на лед, и, приподняв ее на задние ноги, помчался вдоль берегов, крича на ходу и захлебываясь встречным воздухом. « И-го-го…».

Весь первый рабочий день его не покидало восторженное чувство. Лицо его постоянно расплывалось в улыбке. Глаза светились, и он как угорелый носился по улицам города. Может быть, поэтому в его первый рабочий день никто не рискнул обратиться к нему с просьбой или какой-нибудь бедой. Утром следующего дня, когда разбирали прошедшее дежурство, Митрухину стало стыдно. У всех были задержания, пресечение мелких хулиганств. Было поймано несколько мелких воришек. У всех – только не у Митрухина. Для него в тот день город был самым прекрасным и самым спокойным. В нем не было преступников, не было обиженных, не было мелких хулиганов, не было никого, кроме счастливого, бесшабашного, обалдевшего от удачи Митрича.

Теперь он сидел, опустив голову, и ждал, когда начальство начнет отчитывать его. Он чувствовал, как горят его уши. Вчерашняя эйфория прошла, и теперь он чувствовал себя, как после похмелья.

«Но поскольку Митрухин у нас только знакомится с работой, я не стану ему сегодня задавать вопросов», - услышал Митрухин и глубоко вздохнул. Так глубоко, что, рядом сидящий Нилидов, расхохотался.

- Не тушуйся друг, - сказал он, - все мы через это проходили.

Вечером, возвращаясь к себе, Митрухин гордо нес под мышкой, старый, выкинутый кем-то на помойку столик. Весь вечер он его мыл и скреб. И, в конце концов, столик стал выглядеть премило. Он застелил его газеткой и, прохаживаясь по комнате, удовлетворенно бросал на столик взгляды. Митрич начинал обживаться.

Соседи по квартире оказались людьми семейными. И так как Митрич был одинок. Хозяйки никогда не забывали занести ему со своего стола пирожки или блинчики. Он стеснялся, благодарил. В ответ на доброе внимание, просил обращаться к нему, если что надо будет прибить, закрутить или отремонтировать.

Прошел месяц. Митрухину нравилась его работа. Нравился город, соседи. Он научился выслушивать граждан с их проблемами. Научился уважать себя. В его резкой и быстрой некогда походке появилась степенность. Все и даже соседи звали его не иначе как по имени отчеству – Иван Дмитриевич. Он получил первую в своей жизни зарплату, но отсылать жене и детям побоялся. Чтобы выжить в новой жизни, старую жизнь надо было отвергнуть и никогда в нее не возвращаться. Так он решил, Так он и сделал.