Глава 16
Ночь на дворе темная, хоть глаз выколи, тем более после света, пусть и от тусклой керосиновой лампы, но все же света. Две фигуры, согнувшись почти до земли, продвигаются в сторону леса одна за другой, толкая друг друга и чертыхаясь. Наконец, глаза их стали улавливать очертания дороги и домов, выстроившихся по обе стороны от нее. Фигуры распрямились и пошли бодрым шагом, от здания милиции. Потом они все-таки побежали и бежали до тех пор, пока не выдохлись и не поняли, что находятся уже далеко от опасного места.
- Верка, я больше не могу, - запыхавшись, едва выговаривала Анастасия. – Давай хоть немного отдохнем.
- К изгороди подойти надо, чтоб не светиться на дороге. Пойдем, посидим, - сказала Вера и шагнула к высокому забору. Она тут же провалилась по пояс в снег и чертыхнулась.
Анастасия Петровна подала Вере руку и стала тянуть ее из снежного плена. Вера трясла валенки, вытряхивая из них снег.
- Руки замерзли, сейчас еще ноги закоченеют, а нам с тобой еще семь верст тащиться.
- Куда так далеко? – спросила Анастасия Мальцева.
- Скажу по дороге, - сказала Вера, натягивая валенки, - это единственное место, где мы сможем какое-то время быть в безопасности. Жалко сына не смогу увидеть. Оставит ли его родня у себя, когда узнают, что я исчезла или сдадут куда-нибудь.
- Что ты Вера, не возьмут они такой грех на душу. Что у них для него корки хлеба не найдется?
- Нашлось бы. Да ты что, сидела в камере и ничего не слышала, о чем все говорят?
- О чем?
- Продразверстка у них какая-то начинается. Посадочное зерно собирать у всех будут. И гужевой транспорт.
- Что это?
- Лошадей! Ох, и дура, ты Анастасия, - Верка вдруг рассмеялась, - мы с тобой Настя, первые все сдали. Теперь у нас ни дома, ни хлеба. Если нас сейчас не примут, значит, все! Идти будет некуда.
- Скажи же, куда мы идем, от станции уж на версту отошли.
- К родне. К дядьке Лешего. Он меня знает. Может в память о племяннике не выдаст.
- Ох, рисковая ты Верка. Далеко он живет?
- Очень далеко. Если прогонит, обратно нам не дойти будет.
- Может, вернемся на станцию.
- Тебе же сказал следователь, что у родни нас искать станут в первую очередь. Тогда уж и убегать не надо было. Торопись, не отставай.
Глубокой ночью они подошли к дому Никиты Безрукова, жившего одиноко на хуторе. К нему и летом-то гости редко ходили, далеко больно, а уж зимой и вовсе никого не было, пока племянник не организовал банду и не построил огромный дом на заимке еще верст на пять дальше в лес. Иногда заезжали по дороге на дело или возвращаясь со своих налетов. Но племянник погиб и теперь опять наступило одиночество. Изредка, наведывался Федор, который никак не хотел смириться со смертью любимого брата. Они пили самогонку и наперебой вспоминали, каким был Степан в детстве, в молодости, и когда стал Атаманом Лешим.
Вера осторожно постучала. Собаки до этого не обращавшие на них внимания, вдруг сорвались и захлебываясь, зашлись лаем. В окне появился свет, лязгнули засовы и с крыльца крикнули:
- Федька, ты что ли?
- Нет, Никита Антонович, это я, Вера.
- Вера? – удивился Безруков, спускаясь с крылечка и открывая ворота, - а это кто?
- Со мной это. Я потом расскажу.
- Проходите, гостями будете, - загородив ногой собачью будку, сказал Никита, пропуская женщин.
Когда двери в дом за ними закрылись, Никита потрепал собак за загривки, ласково говоря: « Умницы вы мои, молодцы, в дом без разрешения хозяина, никого впускать нельзя». Собаки виляли хвостами и терлись о ноги Никиты, выражая ему свою любовь и преданность.
В доме, Никита рассмотрел осунувшиеся лица женщин, и не о чем их не спрашивая, стал накрывать на стол.
- Поешьте сначала, чаю попейте, потом расскажете, откуда вы и куда.
Женщины ели с аппетитом, но не с жадностью, боясь показать, насколько они голодны. К концу ужина Никита заметил, как у обоих закрываются глаза. Он был терпеливым и не стал расспрашивать. Отвел женщин на кровать и сам лег досыпать. Но сон прошел, и он пролежал в постели пока не забрезжил рассвет. Окна стали наполняться светлой белизной, и Безруков с удовольствием встал с постели. Женщины проспали долго. Это была защитная реакция организма, на перенесенный страх и переживания.
Пока они спали, Никита управился со скотиной и протопил баню. Она была сделана по-черному. Посреди пола была свалена высокая куча тяжелых камней. Под ними было отверстие, где разводили огонь и подбрасывали туда поленья, пока камни не раскалялись. Трубы не было. Потом огонь тушился, из бани выгонялся тряпкой дым, и можно было мыться. Вода грелась в тазиках, расставленных на камнях. Бочка с холодной водой стояла у порога. Банька была хорошая, если в ней мыться аккуратно и не дотрагиваться до стен и дверей, кроме ручки, и лавок, которые перед мытьем протирались. Стены же были в саже от дыма и копоти.
Когда женщины проснулись, Безруков их сразу отправил мыться. Анастасии и Вере не раз приходилось мыться в таких баньках, поэтому они возвратились из нее свежие, чистые, не замарав даже кончиков пальцев.
Сидя за столом с кружкой молока в руках, Вера начала рассказывать, как они решились придти к Никите и почему.
- Мы, Никита из милиции сбежали, - и она посмотрела на него, чтобы увидеть его реакцию на сказанные слова. Но у Никиты не дернулся ни один мускул, и тогда она продолжила, - Нам помог один следователь, Виктор Белов.
При этих словах Никита вскинул брови и посмотрел недоверчиво на Веру.
- Понравилась она ему, - вступила в разговор Анастасия, - полюбил, наверное.
Вера смутилась, а Никита кивнул головой, будто это объяснение его вполне удовлетворило.
- Кроме тебя нам идти не куда. Был бы Леший жив, я бы к нему пошла, - Вера замолчала и задумалась.
- А, почему вас арестовали. Что две бабы могли такого сделать? – спросил Никита.
- Мы Николку, сын вот ее, - Вера кивнула на Анастасию, - выхаживали после ранения, потом в больницу увезли. Говорят, что он исчез из больницы, и найти его не смогли. Взяли нас. Решили, что мы что-то знаем. А мы ни сном, ни духом. Следователь посоветовал в Томск как-нибудь уехать. Говорит, что в большом городе затеряться легче. Только как туда добраться, если ни денег, ни повозки нет. На поезд не проберешься, арестуют по новой. Может ты, чего посоветуешь? По сыну душа изболелась. Как я его оставлю одного.
Никита долго молчал, посматривая в замерзшее окошко и постукивая пальцами по столу. Потом вдруг обратился к Анастасии.
- Так куда, говоришь, твой сын ранен был?
- В голову и…, - Анастасия сверкнула глазами в сторону Веры, - и в плечо, в правое.
- Правильно, - сказал Никита.
Анастасия схватилась за его рукав и, заглядывая в глаза, с надеждой спросила:
- Вы знаете его, знаете? – в ее глазах было столько мольбы, что Никита не выдержал и сказал:
- Знаю. У меня он. Вон в той дальней комнате. Я ему сказал, чтобы он не выглядывал, пока я с вами не переговорю. Николай, выходи, - позвал он.
Дверь из комнаты отворилась, и на пороге появился Николка. Мать с криком бросилась ему на шею. Вера сидела не подвижно. Ей казалось, что это все похоже на сон и не может быть правдой. Но Николка стоял, стоял здесь, рядом с ними и улыбался. Потом, когда страсти поутихли, он рассказал:
- В тот день, когда я исчез из больницы, меня очень долго мучили вопросами, и я подумал, что могу не выдержать и что надо, что-то придумать, чтобы сбежать оттуда. Но я так ничего и не придумал. Ночью ко мне пришел Дергачев, друг мой ситцевый, колчаковец, который не дал мне погибнуть в том бою, на вокзале. Но тогда он мне помог, а теперь видно я для него стал опасен, и он пришел убить меня. Стрелять почему-то не стал. Может, шуму испугался. Ударил меня в висок пистолетом. Дальше ничего не помню. Но потому, что я оказался на улице, в нескольких десятках метров от больнице, думаю, что он меня из больницы и вытащил. Вытащил и бросил рядом с дорогой, чтобы уж наверняка, если от удара не умру, то уж от мороза точно окочурюсь. Только видно не судьба мне была умереть и в этот раз. Брат Никиты, Федор, к нему на хутор поехал, ночь была светлая, и он увидел меня. Я к тому времени опамятовался, и когда он ко мне наклонился, я попросил его о помощи. Он укрыл меня, чем мог и привез сюда. Никита поставил меня на ноги. Федор приезжает раз в два дня, рассказывает, что в мире делается. Вот сегодня должен приехать. А…, Никита, приедет он сегодня, - спросил он у Безрукова.
- Должон, - ответил Никита.
Весь день прошел в ожидании Федора. Без разговора с ним принимать решение не стали. И когда сани заскрипели под окнами, все выскочили на крыльцо. Никита разозлился и всех загнал обратно:
- Вы что меня под монастырь подвести хотите? – заругался он. И один пошел встречать племянника.
Лошадь была взмокшая, видно гнал ее Федор сильно. Торопился.
- Что-то случилось? – спросил Никита.
- Случилось. Две бабы, говорят, из милиции сбежали, всю Тайгу трясут. К вечеру устали видно, перестали ходить по избам. Я сразу сюда. К тебе видно завтра пожалуют. Слышал сам, как говорили, что хутора надо проверить. Еще слышал, что какая-то продразверстка начинается. Хлеб будут забирать на посев.
- Час от часу не легче, - сказал Никита. Помог поставить лошадь в сарай и там, утянув племянника в угол, он продолжил:
- У меня эти две бабы. Одна из них Верка, Степанова. Другая мать Николая, которого ты в прошлый раз ко мне привез. Их теперь здесь такая орава, что нам с тобой, не прокормить их, ни самим выжить, если их найдут здесь.
Может мы их на заимку, к Лешему перевезем. Туда вряд ли поедут.
После гибели Лешего остатки банды мирно разошлись по домам, и больше о них никто не слышал.
- Не поедут, если мы туда дорогу не сделаем, - сказал Федор, - Если мы ночью их перевезем…. Смотри, какая погода. Ни одной снежинки. Вот они завтра по нашему следу, прямиком туда и прибудут.
- Здесь им тем более нельзя оставаться, - настаивал Никита.
- И здесь нельзя. А что делать не знаю.
- Знаешь, Федя, я чужих бы отправил. А как Верку бросить. Она нам вроде бы не чужая. Малец то у нее – Лешего. Она сильно за него переживает. Он у нее здесь, в Тайге у родственников. А забрать она его не может, не куда. Дома нет.
- Знаешь, дядь, а я бы забрал мальца к себе. Это все, что от Степки осталось. Я его любить буду, как сына. А Верка пусть едет куда хочет. Нарожает еще кучу. Я видел Тимошку. Ему пять лет. Чудо как хорош. И такой же не покорный. Весь в отца. – Федор глубоко вздохнул и опустил голову, чтобы дядька не увидел его слез.
- Давай поговорим с Веркой. Может согласится, - поддержал Никита.
- Слушай, дядь Никита, а ты не смотрел, что за сверток нам тогда Степан в сани бросил? Что в нем? Он ведь просил сохранить. Теперь, когда его нет, я думаю, нам можно посмотреть, что там.
- Сверток у меня на печи болтается. Я как-то забыл про него. Не до того было. Я сейчас принесу, а ты лампу, там, в коридоре возьми. В баню пойдем. Там почитаем, там и посоветуемся, - сказал Никита.
Он снял с печи увесистый сверток и, направившись к дверям, сказал всем:
- Пейте чай без нас. Мы скоро придем, - сказал Никита. Он вышел. А случайные гости заволновались.
- Без нас разговор ведут, - сказала Анастасия, - а если они нас сдать захотят?
- О чем вы, мама. Федор меня и тогда мог сдать, а привез сюда. Я верю им, ты не беспокойся, - сказал Николка и погладил мать по руке.
- Ой, сынок, тебя и Дергачев спас. А потом пришел убивать. Когда своя шкура против чужой стоит, всяк свою выберет.
Николка задумался: «А ведь мать права. Опять-таки, с Дергачевым совсем по-другому было. Он сам ему постоянно грозил, что сдаст его при первом же случае. Что тому оставалось делать? Вот и выходит, что только убить меня, - думал Николка. С этими же людьми наши дороги ни как не пересекались. Они ни белые, ни красные – чего им на нас зло держать. В крайнем случае, выставят из дома». Он решил, что боятся их не чего
- Давайте женщины чай пить. Придут и все расскажут, сказал Николка, и первым взял со стола кружку. Чай был горячим, ручка обжигала пальцы.
Горячая струйка приятно жгла язык. Спокойствие Николая передалось женщинам, и они также принялись прихлебывать ароматный смородиновый настой.
Федор и Никита, войдя в баню, зажгли лампу. Сели на лавку и положили между собой сверток. Стали разворачивать. Сверху лежали, какие-то бумаги. Они их сразу отложили в сторону и развернули еще одну тряпку.
Увидев, то, что находилось там, они ахнули. Даже в лучах, едва чадившей лампы, было видно какая красота лежит рядом с ними – колечки, брошки, ожерелья, цепочки и крестики из золота и переливающихся камней, золотые монеты, все это завораживало взгляд. Руки тянулись захватить, зажать в ладонях и пропустить между пальцев этот золотой дождь. Что Никита и сделал.
- Красиво! – наконец выдавил он из себя, - если, конечно, не знать, сколько на них крови. Душегуб был племянничек, мать его!
- Но не выбрасывать же эту красоту. Что сделано, то не вернешь, - сказал Федор. Да и не нам это принадлежит.
- А кому? – спросил Никита.
- Дак, Тимошки. Вырастит, пусть сам разберется. Наверняка, он для него и копил, иначе бы бабам своим раздарил. Сейчас спрятать надо, получше. Вдруг завтра нагрянут. Отберут все.
- Спрятать, спрячем. Что с постояльцами делать будем? Они голы, как соколы, и идти им не куда, - сказал Никита. – Бабам, следователь один посоветовал до Томска добраться. Сказал, что там их не поймают. Народу больно много. Что скажешь. Лошадь я свою могу дать. Но с возвратом. Хозяйство без лошади – не хозяйство. Однако отвезти их не смогу. Стар уже, и корову, на кого бросить. Она вот-вот отелится.
- Я отвезу их, - сказал Федор. – Если по ночи выехать, к обеду там будем, а к завтрашней ночи должен вернуться. Федор набрал в руку украшений и поднес к глазам. Дядь Никит, знаешь о чем я сейчас жалею?
- О чем?
- Что дочки у меня нет или зазнобы. Посмотреть бы, как это на человеке смотрится, - сказал Федор.
- А ты, Федька, на себя одень, - Захохотал Никита, и приложил бусы к шее Федора.
- Я ведь серьезно, - обиделся Федя.
- Да не обижайся. Может, будет у тебя дочь, или десять, - опять расхохотался дядька. Сколько не нарожай, этого добра на всех хватит. Так ведь? А? Федька, плюнь на меня, что-то я развеселился не к добру.
- Я вижу, - сказал Федор, улыбаясь, - мне самому ржать хочется. Вот лежит это богатство и все наше. Понимаешь, дядька – наше. Хочешь, возьми, хочешь, выброси. Давай бумаги посмотрим. Может написал нам что.
Никита стал разворачивать одну за другой бумажки и откладывать в сторону. Это все чьи-то документы. Он отложил почти все бумаги и только последний листок был написан рукой брата. Там было написано всего четыре предложения, каждое из них стояло под номером:
- Если со мной, что случиться все разделить на четыре равные части.
- Раздать их – брату Федору, дядьки Никите, Полигаевой Вере и моему сыну Тимошке.
- Тимошке отдать, когда ему исполнится шестнадцать лет.
- Тимошкину долю хранить брату моему, Федору.
Когда завещание было прочитано, Никита сказал:
- И то верно. Я не доживу, когда Тимошка вырастит. А Верка, баба – дура, замуж выйдет и спустит все на кобеля и свою долю и Тимошкину. Правильно племяш распорядился. Умный он был, царство ему небесное. Давай сразу и поделим.
- А Верку звать будем? – спросил Федор.
- Сами не обидим. Нечего ей знать лишнего.
Они отделили по кучкам колечки, браслеты, ожерелья, монеты, серьги, а затем каждую кучку разделили еще на четыре кучки. Осталось одно самое красивое ожерелье, которое они не знали, кому положить. Каждому из них хотелось иметь это ожерелье у себя, и они решили, разыграют на - «орел и решку». Дядя, вдруг остановил Федора с монетой в руке, не дал ему ее подбросить.
- Федька. Я думаю, это ожерелье надо положить в кучку Тимошки. Все-таки это его батя насобирал. Как думаешь? – спросил он.
- Я согласен.
Они оба были довольны. Отдать друг другу такую красоту было почему-то жалко, а вот Тимошки нет. А про то, что можно было это ожерелье положить Вере им даже и в голову не пришло. Наконец, драгоценности были поделены и спрятаны. Они сели еще раз просмотреть бумаги.
- Документы. Видно тех, кого грабил, - сказал Никита и тут же спохватился, - но мне грех его судить, господи, он меня богатым сделал.
Федор тоже перекрестился и даже отвесил поклон в дальний угол. Потом собрал все бумаги, сказал:
- С этим дома разберемся. Пошли, а то нас потеряли, наверное.
Они зашли в дом. Федор со всеми поздоровался. Никита снова всех позвал за стол, теперь уже покушать. Он все носил и носил продукты на стол, и всем стало понятно, что это последнее совместное застолье. Ели все много и молча. Каждый думал про свое. После обеда Никита собрал все оставшееся со стола и сложил в сумку. Принес из сенцев шмат сала, с кухни каравай хлеба и положил туда же.
- Это вам в дорогу, - сказал он. Федор отвезет вас сегодня ночью до Томска, а дальше сами. Здесь оставаться опасно. Федор говорит, завтра у меня власти в гостях будут. Через час-два стемнеет, можно будет выезжать. Вера, а с тобой мне поговорить надо, - сказал Никита. Он прошел в дальнюю комнату, Вера вошла следом.
- Ты только ничему не удивляйся и никому ничего не говори. Смотри, - сказал он и раскрыл перед верой маленький узелок.
Вера ахнула и тут же зажала себе рот.
- Это тебе Леший просил передать, если с ним что-нибудь случится. Теперь ты не пропадешь. Еще я хочу попросить тебя, чтобы Тимошка жил с нами. Хотя бы до тех пор, пока ты не устроишься. Он нам не чужой, за сына будет. Напиши родичам, чтоб не препятствовали. Мы его не обидим.
- Спасибо Никита, и Федору спасибо. Я буду спокойна, если Тимоша у вас останется. У родни своих детей куча и бедные они. Как только устроюсь, я сразу же его заберу, - сказала Вера.
- Еще. Остановитесь у моих. На день, на два не больше. А то они люди добрые, сами не скажут, а вы и не догадаетесь. Найдешь еврейчика, обменяешь какое-нибудь, попроще, колечко. На эти деньги снимешь комнату и проживешь первое время. А дальше работу ищи. Говорят по большим городам много работы, только не ленись.
- Никита, вы же меня знаете. Я любую работу могу делать.
- А коль умеешь работу делать, не пропадешь. С документами вот вашими можно погореть, - сказал он, и как будто, что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу. – А ну-ка пошли. Он усадил снова всех за стол и положил на него бумаги, которые они нашли в свертке Лешего.
- Посмотри, Николай, может ты, в этих бумагах, лучше разберешься.
Николка стал рассматривать листки, читать их и раскладывать по разным кучкам, потом сказал:
- Это документы, на разных людей. Вот эти несколько листков на одну семью. У них у всех одна фамилия. Вот эти два листка на мужа с женой. Но, а эти все разные, говорил он, показывая на разные кучки.
- А ты покумекай своей головой. Может, что из этого пригодится. Ваши фамилии-то, поди и в Томске известны уже, - сказал Никита.
Николка подумал и отобрав три листочка, сунул их в карман.
- Все? – спросил Никита.
- Все.
- Вот и хорошо.
Никита сгреб остальную бумагу со стола и бросил в печь.
Звезды одна за другой стали появляться на темнеющем небе. Со двора Никиты выехала повозка, на которой расположились четыре человека. Трое лежали в санях, тесно прижавшись, друг к другу, четвертый, стоя на коленях, погонял лошадь. Никита стоял на крыльце, пока повозка не исчезла из виду. Потом он перекрестил темноту, поглотившую уезжающих, и пошел в дом.