Глава 21
Зима подходила к концу. Все чаще и чаще ярко светило солнце. С окон стал сходить намерзший за зиму лед. Дергачев, сидя у окна, читал новое распоряжение. Ему предписывалось, подготовить место и построить барак для новой партии заключенных – женщин. Дергачев, прочитав такое, даже присвистнул. «Они что там свихнулись? – подумал он, - да если здесь появятся женщины, не один забор не удержит заключенных. Однако приказ выполнить придется. Надо место подыскать подальше от этого». И тут Дергачева осенило. Давно тяжелым грузом лежала на сердце память о хуторе двух старух. Страх за скрытое золото не давал покоя. Близились теплые дни. Месяц – два и пасечники поедут на поиски мест для установки улей. Обязательно, кто-нибудь поселится там. И тогда одного раза за водой сходить будет достаточно, чтобы найти этот клад. Задание выстроить новый лагерь было как нельзя кстати.
- Грязнов, - позвал Дергачев своего заместителя.
Тяжелый, коренастый, широколицый Грязнов, появился сразу же, будто ждал, когда его позовут.
- Читал? – спросил Дергачев, бросая исписанный лист на стол.
-Читал, - просто ответил Грязнов.
«Теперь понятно, почему этот увалень стоял под дверями, - подумал Дергачев. – Но и рожа у него, красная, масляная.
- Слушай Грязнов, когда самогонку жрать перестанешь? Ты свою рожу видел? Хоть папиросы прикуривай.
- Да я с детства с такой рожей хожу.
- Рассказывай. У тебя на лице написано – литр в день, не меньше.
- Да с литра меня никто не заметит. Для меня литр самогонки, все равно, что две кружки чаю.
- Силен. А я слаб на это дело. Стакан и вся морда красная. Во, как у тебя сейчас. А с пол-литра песни петь начинаю и весь мир люблю. А добавь мне еще чекушку, и пропал этот мир. Всех ненавижу. Вот такой вот я. Потому и пью редко. Проходи, обсудить надо. Где этот лагерь наметить. Отсюда подальше надо. У меня есть место на примете. Верст шестнадцать будет. Там, правда старый дом стоит. Но его разобрать на дрова можно. Зато поляна большая широкая. Лесу много валить не придется. Возьмешь на себя стройку? – спросил Дергачев своего зама.
- Степан Федорович, я ж в стройке ни бельмеса.
- Но, а если я сам займусь стройкой – гарантируешь здесь порядок.
Грязнов обрадовался.
- Степан Федорович, здесь будет полный порядок и с планом, и с заключенными. Волноваться не надо.
- Тогда отбери мне два надежных охранника и шесть самых лояльных заключенных. Да чтоб не совсем дохлые были. Пайки собери. Пока на неделю уедем. Потом ясно будет, сколько людей понадобится. Так что давай к утру, чтоб все готово было.
Чем ближе подъезжали к хутору, тем тревожнее становилось на душе у Дергачева. Показалась заснеженная крыша дома, забор, едва виднеющийся из-под сугробов, полураскрытые ворота, и поляна на полверсты в радиусе чистая, белоснежная, нетронутая. Когда поравнялись с домом, Степан сделал знак рукой, чтобы все оставались на своих местах. Он один вылез из саней и протиснулся в ворота. Оглядел двор. Все по-прежнему. Нет никаких признаков пребывания посторонних. Колодца почти не видно. Черной полоской торчит ворот из-под снега.
- Вылазь, - крикнул он через забор.
Охранники и заключенные вылезали из саней, и топтались на месте, разминая ноги, затекшие от долгого сидения. Начали с расчистки снега во дворе. Расчистили вход в сарай, загнали туда лошадей. Принялись очищать колодец. Дергачев наблюдал, стоя рядом. Когда подход был чист, он сказал:
- Теперь всем греться и есть. Ледовской, - сказал он охраннику, - устраивайте обед. И принеси мне ведро и лом из дома.
Ледовской протянул Дергачеву лом, ведро и не знал, что делать дальше.
- Чего стоишь? – Раздраженно, спросил Дергачев.
- Так, может помочь? – спросил охранник.
- Иди, ешь да грейся. Хватит тебе еще работы. Иди, иди в дом. Я немного разомну свои кости, а то тоже засиделся за дорогу.
Он проводил взглядом охранника до самых дверей и подождал, пока она за ним закроется. Затем сбросил крышку с колодца, подцепил ломом сено, отодвинул его и заглянул. Черный изъеденный лед предстал перед глазами. У Дергачева выступила испарина на лбу. Смазка от оружия всплыла на поверхность. Воду пить нельзя. Он стал с остервенением сбивать намороженный лед, когда закончил, по поверхности плавали масляные осколки льда, перламутром переливающиеся под лучами солнца. Расправив сено по поверхности воды, снова закрыл колодец крышкой. Набрал целое ведро слежавшегося снега, пошел в дом.
- Вода затухла, - сказал он, ставя ведро на печь, - после обеда будем рыть новый колодец.
- А может этот почистить, - сказал Ледовской.
- Я совета не спрашивал, - осек его Дергачев. Ледовской притих, с начальником спорить себе дороже.
« Сука! – сказал, про себя, один из заключенных, - лишь бы чужие спины погнуть». Вслух же никто не произнес ни слова. Попили чай из снега и вышли на улицу. Солнце светило не по-зимнему ярко. Слепило глаза от снежных искр. Заключенные подставляли лица под лучи солнца и улыбались.
Дергачев сам немного постоял, закинув голову, и впитывая в себя тепло от лучей. Потом пошел по двору. Нашел место под новый колодец, в десяти метрах от прежнего, и с силой вбил туда кол.
- Здесь будет новый колодец. Трое копают. Трое валят березы на сруб. Два дня вам на все про все. Землю, которую будете выкапывать, сбрасывать в старый колодец, чтобы в будущем никто в него не провалился. Приступайте.
Стариков, - обратился он к охраннику, - ты следишь за колодцем. Ледовской за рубкой леса.
Когда все распоряжения были даны, и заключенные с охранниками разошлись по своим местам, Дергачев, достав кисет, сел на крышку старого колодца, закурил. Он просидел на этом колодце до тех пор, пока из нового не полетели комья земли.
- В ведра, в ведра землю насыпайте, - приказал он. – И сюда несите.
Первые ведра с землей, которые ему поднесли, он сам высыпал в старый колодец, и сыпал сам до тех пор, пока горка земли перестала скрываться под водой.
- Вот так и сыпьте, - сказал он заключенным, и пошел в дом. Теперь он мог отдохнуть и даже поспать.
И охранники, и заключенные удивлялись такому поведению начальника лагеря. Но, в конце концов, одни решили, что засиделся от безделья, другие – что с жиру бесится. Вопросов, по крайней мере, ему никто не задавал. Вечером, Дергачев порадовал всех, сказав, что дом разбирать не будут. Оставят его для администрации нового лагеря. А значит, как только будет готов колодец, они смогут вернуться. К вечеру следующего дня колодец был готов. Старый ворот закрепили на новые стойки. Прежний колодец сравняли с землей. Дергачев сам потоптался на старом колодце, проверяя крепость грунта, и удовлетворенно крякнул. Он похоронил свое золото до лучших времен. Осмотрел новый колодец. Заглянул вниз. На четырехметровой глубине блестела набирающаяся вода.
- Колодец завалить сеном, чтоб не перемерзла вода, и можем ехать, - отдал он последнее распоряжение.
С легким сердцем возвращался Степан Дергачев в лагерь. То, что его постоянно мучило, ушло в прошлое. Все следы его пребывания на хуторе старух в декабре прошлого года скрыты. Золото схоронено. Враги и свидетели его падений растворились. «Остался один Митрич, - думал Дергачев, - но мы с ним одной веревочкой повязаны. Он не сдаст. Да если бы и захотел, и то не смог бы. Самому ему золота не найти. Чужой человек для этих мест. На хуторе один раз всего был, и то все передвижения по ночам делались. Так что не найти ему ничего». Он забылся и затянул песню, но тут же спохватился и замолчал. Зато заключенные подхватили и загорланили во весь рот. Дергачев хотел осадить их сначала, а потом ему вдруг понравилось. До лагеря оставалось еще верст двенадцать. С песнями дорога показалась веселее и короче.
Глубоко за полночь вернулись в лагерь. Дергачев, находясь в хорошем расположении духа, объявил:
- Всем шестерым заключенным, завтра выходной. Пусть отоспятся.
- А мы, - подал голос Ледовской.
- А черт с вами, - сказал весело начальник, - спите и вы завтра.
Он вошел в дом и увидел на своей кровати человека. Тот, свернувшись калачиком, не сняв даже полушубка, хотя в доме было довольно тепло, спал.
Лица не было видно из-за руки. Дергачев постоял и вышел к караульному.
- Кто такой в доме?
- Проверяющий. Приехал из Томска. Сказал, что друг ваш, поэтому пустили.
- Друг, говоришь. Что ж, проверим, что за друг. А ты охраняй лучше. Чтоб ни одна живая душа сюда больше не вошла.
- Есть! – Отозвался караульный.
Дергачев, войдя в дом, еще какое-то время рассматривал спящего человека. «Кто же это мог назваться моим другом и беспрепятственно попасть в лагерь? Таких друзей у меня нет», - думал он, изучая спящую фигуру. На всякий случай нащупал в кармане пистолет и не вынимая руки из кармана, потряс спящего за плечо. Тот подскочил, спросонья качнулся, потом закрепился на ногах и осмысленно взглянул на Дергачева.
- Степан, - выкрикнул он с радостью.
- Митрич, - сказал Дергачев с удивлением, - каким ветром?
Но Митрич, не отвечая, просто обнимал Дергачева. Степан же никак не мог вытянуть руку из кармана, где он держался за рукоятку пистолета. Потом рассмеялся, отпустил оружие и обнял Митрухина.
- Как дела, старина, - спросил он, отстраняя от себя Митрича и глядя ему в глаза.
А глаза у Митрича светились от радости.
- Я рад тебя видеть, Степан. У меня ведь, кроме тебя никого нет. Все чужие.
Митрухин – высокий, худой. Длинные руки обхватывают Степана и приподнимают над полом. Его неподдельная радость смущает Дергачева. Не такие уж они друзья были. Просто судьба свела. Объединила общая тайна. Он улыбается, глядя на Митрухина. Изучает его. «Какой-то Митрич стал другой, - размышляет Степан, - что-то в нем изменилось. Самоуверенность — вот что появилось у Ивана Митрухина, - наконец находит он подходящее определение, - самоуверенность и полное отсутствие страха».
- Рассказывай, каким ветром сюда занесло? – спрашивает Дергачев.
- Ты не поверишь мне, - говорит Митрухин и смеется, - я с проверкой к тебе. Приказано посмотреть, чем лагерь живет и какое место подготовлено для женской колонии.
Дергачеву действительно трудно поверить. Что беглый колчаковец к нему, советскому служащему с проверкой.
Митрухин опять смеется.
- Удивлен? Видел бы ты мое удивление, когда я узнал, что ты начальник лагеря. Сначала решил, что какой-то твой однофамилец. А потом и имя, и отчество твое увидел на приказе. Обрадовался. Едва сдержался, чтоб начальство не заметило. Вот как судьба сводит. Расскажи, как ты вдруг стал таким начальником. Мне было бы менее удивительно, если бы я тебя встретил среди заключенных.
- Тиши. Здесь кругом уши, - почти шепотом остановил Дергачев Митрича.
- Об этом завтра поговорим. В другом месте. У меня самогонка припрятана. Давай за встречу.
- Давай.
Степан достал объемную бутыль, наполовину наполненную мутной жидкостью.
- В соседнем селе, у старухи беру, - показывая на бутыль, сказал он Митричу. – Крепкая. Ни у кого такой нет.
- Наливай. Распробую.
Выпили по полстакана, разом крякнули, занюхали горбушкой хлеба, стали заедать капустой.
- Хороша! – оценил Митрухин. – Тепло так и растеклось по телу. – Он погладил себя по груди. – Наливай еще по одной.
- Согласен. Еще по одной можно. А потом отдохнуть немного надо, - сказал Дергачев, - а то у меня сил не будет хозяйство свое тебе показать.
Предупрежденный Степаном, Митрухин не задавал больше вопросов.
Уже засыпая, он не удержался, чтобы не сказать:
- А знаешь, Степан, я такую женщину встретил. Завтра расскажу. До того красивая, сердце в пятки уходит, когда вижу.
Степан ничего не ответил.
- Ладно, спи, - сказал Митрич, и отвернулся к стене.
Утро было ясное. Мороз слабый. Ветерок едва ощущался. Все говорило о том, что зима подходит к концу. Будут еще и морозы, и злые метели, но все чаще и чаще выпадали вот такие долгожданные дни.
Дергачев приказал запрячь лошадь. Отказался от охраны, и вместе с Митрухиным выехал за пределы лагеря. Лошадка бежала споро. Сани катились по наезженной дороге легко.
- Доедем до соседней деревни. Купим самогона и обратно вернемся. Пять верст туда, пять обратно. Хватит время, чтобы обговорить все. Рассказывай. Как добрался до Томска? Как устроился? – сказал Дергачев, когда забор лагеря скрылся из виду.
- Ты правильно делаешь, что остерегаешься, - сказал Митрухин. – Времена, упаси боже. Доносы сплошные. Родители на детей – дети на родителей, об остальной родне и говорить нечего. Расскажи, как ты на такое место попал?
Дергачев задумался, с чего же начать. Потом сказал:
- Ну вот. Как только я тебя проводил. Домой поехал. Приезжаю. В окно сначала заглянул. А там чужой мужик шастает, но, сам знаешь кровь в голову. Давай долбить. Открывают. Дашка на шею. Слезы. Отец вышел. Но, в общем, я понял, что к Дашке тот мужик никакого отношения не имеет. Успокоился. И ты не поверишь, смотрю, а за печкой наш генерал Назаров лежит, которого мы с тобой по дороге потеряли. Его Дашка с этим мужиком нашли и к отцу привезли. А отец у меня на всю деревню славится своим лекарством. Он его выходил. Мужик этот, молодой который, оказался его племянником.
- Чьим племянником? – спросил, заинтересовавшийся рассказом, Митрухин.
- Да, генерала Назарова.
- А он как в Сибирь попал. То же воевал?
- Да нет. Он где-то учился. Семью то ли арестовали, то ли выслали, где-то рядом с Москвой. А он в бега, в Сибирь. Рядом с моей деревней деревня Назарово. Там поместье его дядьки. Вот он сюда и ринулся. – Дергачев расхохотался, - А сейчас, что скажу. Одуреешь. Знаешь, кто помещик Назарово?
- Кто?
- Не догадался? Наш с тобой генерал Назаров Егор Савельевич.
- Вот это переплелось.
- Еще как.
- А где они теперь? Неужели у себя прячешь? – Митрухин с уважением посмотрел на Дергачева.
- Нет. Слушай дальше. Поехал я в Тайгу, где мы с тобой последний бой приняли. А там на всех столбах, что Колчак разбит и война закончилась. И работать к себе зовут, бывших военных. Я пошел. Сказал, что воевал только с Германцами и вот вернулся. Наплел, что из-за бабы долго до дома добирался. Поверили. Предложили, стать председателем сельского совета. В своей деревне. Я согласился. А дальше, Мальцева, комиссара того помнишь – арестовали. Но все, думаю, и моя погибель пришла.
- Говорил я тебе, - перебил Митрухин, - говорил, давай стрельну. Ты, что говорил? Нельзя греха на душу брать? И что ты сделал?
- Убил.
- Но, слава богу. Решился.
- Это не все еще, - продолжал Дергачев. – После этого арестовали его мать и любовницу. А в мое дежурство им кто-то помог бежать.
- Ты?
- Нет. Я тут не причем. В общем, меня вызвали, надавали по шее, но пожалели. Не арестовали, а послали сюда строить лагерь. Построил. Теперь начальник. На днях приказ пришел – для женщин место подготовить.
- Меня прислали посмотреть, то, что ты выбрал и дать свою оценку. Но об этом мы после поговорим. Что стало с генералом?
- С генералом…, - задумавшись, продолжил Дергачев, - с генералом плохо вышло.
- Ты что и его убил? – спросил Митрухин, и в голосе его появились нотки подозрения и страха за себя.
Дергачев это почувствовал и успокоил того.
- Ты никак меня испугался? – спросил он с иронией.
- Да, признаться, мороз по коже пошел. Если ты всех убрал? Чего мне ждать?
- Мы с тобой Митрич и дружбой и тайной повязаны. Нам с тобой есть, конечно, что делить. Но нам на обоих хватит. Так, что избавляться от тебя у меня нет резона, как думаю и у тебя.
- Да я вообще к тебе, как к единственному другу отношусь. Тем более, что мы оба на одну власть теперь работаем. Расскажи, что стало с генералом?
- Генерал со своим племянником и моей Дашкой в придачу, сбежал и два кирпича моего золота спер. Вот такая барская благодарность.
- Не могу поверить?
- Верь, не верь, а так оно и было.
- А жена как же?
- Сам я, дурак. Сказал ей, что срочно от гостей надо избавиться, она запаниковала. Решила, что убить их хочу. Бросилась их предупредить. Я ее маленько стукнул. Она упала без чувств. Затащил домой. А батя, будь он не ладен, уговорил меня пойти погулять с молодухами у соседа. Всю ночь самогон жрали. А утром – дом открыт, лошади нет, Дашки нет, и генерала с его племянником тоже нет. И по сей день, как в воду канули. Может, погибли где. Да, еще и документы мои и деда исчезли. Сожгла наверно по злобе. Но вот, в деревне всем сказал, что к родственникам жену отправил. Поверили. А там и сам сюда перебрался.
- Степан, - сказал Митрухин, - а что на самом деле собирался с генералом сделать.
- Грешен, Митрич. Разные мысли приходили. И увезти подальше, лошадь отдать, самому вернуться. И бросить в лесу.
- То есть пристрелить?
- И такие мысли приходили. Знал я только одно не на какую войну я больше не поеду. А генерал, все долбил и долбил, что нельзя бросать Россию в трудное время. Надо бороться до последней капли крови до последнего дыхания. А на хрена мне его Россия. Мне моя нравиться. Чтоб дом. Чтоб жена. Были мысли. Но я не знаю смог ли бы я убить их. Честное слово не знаю. Теперь вот только думаю, хорошо, что бог руку мою отвел. Мне Мальцев по ночам снится. А то такая компания бы снилась, - Дергачев опять стал смеяться, потом сказал, - Но вот я тебе про себя все рассказал. Давай теперь ты валяй.
- Тебе Степан тяжелее моего досталось. Ты вот меня надоумил в город податься, спасибо тебе. Ты сказал мне лошадь по дороге бросить. А мне жалко было. Я на ней, так прям к вокзалу, подъехал. Меня там за белы ручки и айда расспрашивать. Я говорю, что лошадь на дороге без присмотра была. Дескать, взял. Винтовку еще раньше выкинул по дороге. А золото? – Митрухин залился смехом, - А золото до сих пор в уборной, под крыльцом валяется.
- В какой уборной? – не понял веселья Митрухина Дергачев.
- У вокзала. Не далеко. Разваленная уборная. Так я под крыльцо золото и бросил. И хорошо. А то нашли бы и все. Вот расспрашивают они меня, а я чувствую, жрать хотят. Кашу-то они нашли уже. Смотрят на нее, глаз не сводят. Я за всю дорогу так и не решился поесть. Вот я им и говорю, что, мол, люди добрые, милости прошу мою кашу отведать. Сам тоже присоединился. После каши все подобрели. Это оказался отряд милиции. Всю ночь мы с их начальником проговорили. Я много наплел, какой я несчастный. А утром он мне говорит, что я могу у них работать. Ох, и рад я был. Теперь у меня комната своя. Все называют Иван Дмитриевич. На днях назначили ответственным за все строящиеся лагеря от Томска до Тайги. Что к тебе еду, не верил. Думал однофамилец какой-то. Вот как судьба развернула. Были мы с тобой вместе на той стороне, теперь оба на этой.
- Не женился?
- Да, да, я же тебе про дивчину рассказать хотел. Понимаешь, встретил на улице. Идет – прямая, высокая. Лица не видно, но чувствуется, что молоденькая. Вот захотелось и все тут взглянуть ей в лицо. И все! Пропал! Какие глаза – утонуть можно. А коса – черная как смоль, ниже пояса. А талия тонкая, моими ладошками обхватить можно. И в то же время чувствуется в ней сила бабья.
- И как же ты все это разглядел то через шубу? – Дергачев смеется над восторженными словами Митрича. Тот спохватывается:
- Да я не сказал. Она теперь у нас в отделе работает. Оказывается, она в это время работу искала. Я, конечно, помог и пристроил ее в себе поближе. Вот только пришлось сюда уехать. Предупредить не успел. Не подумала бы, что она мне неинтересна.
- Я тебе Митрич завидую. В городе устроился. Бабу завел. А я здесь, в тайге, на морозе. Ни одной души рядом. Поговорить не с кем. Не станешь же изливать душу охраннику или заключенному. Я рад, что ты приехал. Рад, что все так получилось. Видно, бог нас любит с тобой.
- При начальстве бога не вспомни. Тема эта теперь запрещена. Но ты прав. Был ли там, где ящики спрятаны? – наконец, спросил Митрухин о том, о чем хотелось спросить в первую очередь, но он сдерживал себя, давя любопытство.
- Вчера был.
- Да! – Митрич аж подпрыгнул в санях, - как так?
- Место искал под лагерь для женщин.
- Ты, что с ума сошел?
- Да не бойся ты. Заключенные два дня копали новый колодец, а старый землей забили. Пусть лежит наше золото до добрых времен. Там место хорошее под лагерь. Леса валить мало придется. Но тебе надо объявить на совещании, что оно не подходит. Далеко. И это правда. Найдем другое место. В двух верстах от моего лагеря, хорошая поляна. Там и стройку начнем. Тем более лесопилка рядом.
- Хотелось бы мне, побывать на хуторе, - сказал Митрухин.
- А мы летом туда съездим. Сейчас далеко и холодно.
- Что еще просили тебе передать. Лагерь будет необычным. Он будет как бы для вольных поселенцев, но без права выезда и переписки.
- Не понял. Лагерь вольного поселения. Что не вяжется такое сочетание.
- Сюда будут ссылаться женщины, у которых мужья арестованы или расстреляны. Ясно?
- Ясно. А как же следить за ними?
- А куда они убегут. Работать будут бесплатно. В бараках жить будут. Куда они без денег денутся. Да из-под ока охраны убежишь разве. Нет здесь все просчитано. Ежедневные проверки. Мизерные пайки. Будут сидеть на месте, как миленькие. Так, что не забивай себе голову.
Возвратившись, Дергачев показал Митрухину работающую лесопилку, тарную дощечку, уложенную в штабеля, приготовленную для отправки. Показал и поляну для будущих поселенцев. Поляна, укрытая нетронутым снегом, который слепил своей белизной глаза, была расположена выше лагеря. Плотной стеной окружал ее смешанный лес. Тяжелые ветки гнулись от налипшего на них снега. С нее был виден весь мужской лагерь, как на ладони.
- Да, - сказал Митрухин, опасное соседство. – Опять же, чего бояться. У вас собаки, охрана, наблюдательные вышки.
- Я тоже думаю, что ничего страшного, - поддакнул Дергачев. Вот это место и представим для строительства барака.
Вечером, Дергачев угощал Митрича всем, что у него было в запасах. Он ставил на стол разносолы и поглядывал, как он реагирует на это. Митрухин Иван, сидел молча и с любопытством посматривал. Первое, что сделал Дергачев – поставил на стол большое блюдо с копченой лосятиной. Потом поставил чугунок с вареной картошкой. Достал штоф с кедровым маслом. Поставил рядом с картошкой. Охранник принес с кухни горячий хлеб и бидон молока, которые также были водворены на стол. Дальше появилась чашка с квашеной капустой, по кроям, которой были разложены огурцы. Как особый деликатес были поданы грибы, которые лежали на единственной фарфоровой тарелке, нежные, чуть желтоватые. Маленькие соленые грузди притягивали взгляд.
- Извини, - сказал Иван Митрухин, - можно мне начать с горячего хлеба и молока.
Дергачев рассмеялся.
- Давай вместе.
Они разлили по кружкам молоко. Руками разломили горячий хлеб на большие куски и с аппетитом стали есть. Когда желудок насладился желанной едой. Мужчины сели перекурить.
- Нет ничего вкуснее горячего хлеба с молоком, - сказал Митрухин, - я этот вкус из детства помню.
- Я тоже помню. В день, когда мать пекла хлеб, я ничего больше не ел, кроме хлеба с молоком. Она ругалась, заставляла, есть суп. Но я не мог себя заставить. Единственно на что я соглашался — это помакать хлебом в мед. Вот черт! – подскочил он с места. – Про мед то я забыл! Сейчас – он выскочил за двери и занес маленькую кадочку с медом. — Вот теперь все, - сказал он, - хотя нет. Он зашел за печь и вышел оттуда с бутылкой самогона. — Вот теперь все, - сказал он, ставя ее на стол.
Они вновь сели напротив друг друга и уже степенно не торопясь, стали отрезать себе куски ароматного мяса. Класть рядом с ним горячую картошку, грибочки, все это поливать пахучим кедровым маслом.
И опрокинув самогон в рот, крякнув, передернув плечами, начинали закусывать. Вкус картошки разбавлялся вкусом нежного мяса и хрустящих грибочков, хлеб придавал пресность, и хотелось долго ощущать этот вкус на языке, задерживая глотание.
- Ах, ах, - причмокивая языком, и качая от наслаждения головой, говорил Митрухин. – Я теперь долго твой обед помнить буду. В городе и хлеб не такой и молоко разбавлено. Про грибочки, да масло кедровое, вообще молчу. Ни то ни другое еще не видел. Зима на исходе. Люди уже подобрали все свои запасы. Откуда у тебя такое изобилие?
- Из деревни приносят. Просят подкормить «сердешных», как они говорят. На кухню отправляем, но и себя не забываем. Мы ведь тоже «сердешные». Так же в лесу живем. На тех же нарах спим. Также дома своего не видим. Чуть-чуть больше свободы, а так все едино.
- И надолго тебя сюда направили? – Спросил Митрухин.
- Когда направляли, спрашивать было равносильно петлю на себя надеть, я же тогда проштрафился. А потом не спрашивал. Сам вижу надолго. Вот отстрою барак для женщин, тогда и спрошу. Вырваться хочется. Ты там, приглядывай для меня место.
- Место я тебе всегда найду. Самое главное, чтобы тебя отпустили. Сейчас не уйдешь по собственной воле.
- Вот и я говорю. Попал, а как выбраться не знаю. Потерплю до лета. А там может, что придумаю. А ты не забывай меня. Просись, почаще, с проверкой приезжать. Весной на охоту походим. Места здесь очень хорошие для охоты.
- Приеду. А может, и ты в город выберешься. Я тебе свою кралю покажу. В жизнь такой красоты не видел.
- Обязательно приеду. Поглядеть на твою красавицу. Как уж ты ее хвалишь, прямо, как я свою Дарью в свое время. Смотри, не ожгись как я.
Сильно задел Дергачев Митрича, приведя ему себя в пример. Спало веселье. Задумался Иван. И вдруг, не дожидаясь утра, засобирался в город.
- Ты что спятил, Иван. Ночь на дворе. Завтра утром выедешь, после обеда будешь в городе.
- Нет, не могу, Степан, - сказал он, - что-то сердце защемило. Как бы беды у моей зазнобы не было. Спасибо за хлеб соль. Позови моего сопровождающего. Прикажи лошадь подготовить.
Дергачев сделал распоряжения и снова вернулся к другу.
- Скажи адрес. Буду в городе, зайду.
- Обязательно заходи и другого места не ищи для ночлега. Буду рад.
Он написал адрес. Поцеловал Дергачева и вышел. Следом на улицу вышел Степан. Тяжело ему было расставаться с Митричем. Опять оставаться в лесу, где смерть и голод уничтожают все человеческое не только в заключенных, но и в нем.